Великий стол - Страница 154

154

– А у нас гречу! – перебил старшой. – Ну, ловок, ловок, Мишук, ну и ну! – Старшой вновь, закидывая башку, залился веселым хохотом. Отсмеявшись, аж выжало слезы из глаз, крепко хлопнул Мишука по плечу, примолвил:

– Ну, чего стоишь? Вали, мед пить будем! – И первый пошел, переваливаясь косолапо, а Мишук за ним, толком не понимая еще, что же произошло.

Уже на подходе к избе старшой обернулся, глянул серьезно, в глубь зрачков, сощурился:

– Не соврал?

Мишук расстегнул ворот, достал крест с шеи:

– Вота! Клянусь крестом ентим. Пущай Господь… – У него запрыгали губы.

Старшой повел бровью:

– Ну, верю. Ты, тово, только… воеводе не скажи… Мы уж промежду себя уладим как-нито! А то ищо привяжутце: «Ворога отпустил!» Старчища матерого с молодайкой да внуком… Тоже мне, вороги, тьфу! А за секиру, быват, поставишь ребятам пенного. Ну, и тово… Струхнул? Думал, бить буду?

– Маленько струхнул! – признался Мишук.

– То-то! Ну, да я ить тоже не зверь!

За секиру расплатился Мишук, а о зипунах после и речи не было. Награбили они зипунов, без того хватало…

Домой ворочались к Масленой. Говорили потом, что князь Иван выкупал тверской полон у татар, сажал на землю… Кого выкупил, кого и нет! Тысячи ушли в степь, вослед татарской коннице, тысячи погинули от голода и морозов на разоренных дорогах Твери…

Уходящие татары, словно половодье, не пощадили и прочих, союзных себе волостей. Положили впусте земли Дмитрова, Углича, Владимира, прихватили порядочный кус ростовских и суздальских сел. Только Московскую свою волость сумел отстоять князь Иван от прохождения татарских ратей. Дарил темников, сам казал иные пути.

После этой беды надолго запустела Тверская волость. Годы и годы спустя все поминалось: где какая стояла деревня, какое село, от коего ныне только кусты, да бурьян, да крапива в человечий рост, да холмики заброшенных могил на бывшем погосте, который уже некому посетить, некому возобновить сожженные кресты на могилах и некому оплакать, навестив по весне, родимых усопших своих.

Князь Иван Данилыч вместе с суздальским князем Александром Васильевичем, распустив ратных по домам, отправились оба в Орду. Хан вручил ярлык на великое княжение владимирское Ивану.

Эпилог

Молитва Ивана Калиты

Господи!

К тебе воззвах и к стопам твоим припадох со скорбью и ужасом, и отчаянием моим, и мольбой!

Страшен ты еси, и страшнее кары милость твоя!

Ты послал мне возлюбленных чад на лоно мое, возвеселив и упокоив сердце мое.

Ты окружил мя боярами многими, верными и радеющими мне.

Ты собрал волость отца моего воедино и вручил в руку мою.

Ты избавил мя от злобы и зависти, и насилия вельмож ордынских, и от остуды ханской упасе.

Ты соблюл землю мою от ратей вражеских и от прохождения иноплеменных сохранил.

Ты сокрушил выю ворогов моих и вручил мне ныне вышнюю власть в Русской земле.

Кольми паче мог бы ты наградить и возвеличить мя?

Коликою радостию или коликим прибытком возможно, Господеви, днесь преумножить усладу щедрот твоих?

Где предел милостям твоим и где край милосердию твоему? Или кара грядет на мя страшнейшая страшного на земли?

Зрел ты трупы смердов на торжищах и путях и не поразил мя перуном, и не свел на мя огнь небесный! Слышал плач и стенания жен, горе матерей и вопли чад, в полон угоняемых, и не содрогнулся, и пребыл покоен в величестве своем. Ужасен ты, Господь, в тяжкой силе щедрот твоих!

И потому молю тебя, со страхом и ужасом к стопам твоим припадая, и вопию, и стражду, и плачу, и тоскую, и сиротствую днесь пред тобой, об одном умоляя: не погуби!

Не обрати лица гнева на грешного раба твоего! Не изжени мя из уст своих и от сердца своего не отринь! Но сотри в персть и не порази всеконечно!

Смраден я и жесток, и черств душою, и жаден, и алчущ, и нет во мне нужной любви к ближнему моему! Земля страждет от дурноты моея! И стать другим не хочу я, Господи!

Но не отринь мя, не отврати очес от последнего раба твоего, не дай остуды сердцу своему! Ты велик, и благость твоя безмерна. Пожалей же меня, Господи, и не погуби!

Страшусь я казни твоей, и недостоин я милостей, иже пролияста на мя волею твоею! Казни достоин я и нужныя смерти от тя за кровь, и слезы, и скорбь всея земли, и знаю это, и не хочу умирать!

Знаю, что грешен, но смилуйся, Боже, над волостью моею, ей же ныне утвердил мя главой!

Погубленных мною прими в лоно свое и с праведниками вкупе поставь одесную престола, но смилуйся надо мной, ибо я хуже их, и знаю о том!

Ибо того, что смогу я, не смогли бы они по величеству души своея и погубили бы землю свою и язык свой. (Лукавлю, Господи, не ведаю того явно, но мню тако!) Не для себя, для земли и языка русского молю я о милосердии твоем! И – прости меня вновь, Господи, за лукавство мое – но и для себя, для своей души такожде молю, умоляя: не погуби!

Хощу я содеять то, что содеять могу, и верую: ко благу земли моей послужит скверна моя. Ни на мал час не дам я пощады бренному телу сему! Не утомлюсь, и не престану, совокупляя землю, и до гроба дней моих не похочу иной судьбы и славы иной!

Веришь ли ты мне сейчас, Господи?

Веришь ли ты смирению моему?

Но несть смирения в душе моей, ведаю сам, и потому вновь взываю к тебе: пощади, Господи!

Верую, что ты благ и премудр. Веришь ли ты мне сейчас, Господи? Веришь ли вере моей? Не мнишь ли ты, как мню и я, нечестивый, что лукава молитва моя и не вся тайная души моея открыл я Господу своему?

Но страстно жажду я и жизнь свою брошу в костер желаний и замыслов моих! И сейчас уже ничем не лукавлю я пред тобою!

154