Великий стол - Страница 14

Акинф спешит. Князь Михайло днями ладил в Орду, к хану. А без его как? Не стало бы замятни! Надоть доправить в Тверь со всема, с дружиною.

За зелеными излуками берегов близилась Кострома. Вдали запоказывалась, ныряя, лодка, черная на синей, дробящейся серебром воде. Скоро лодка приблизилась. Человек, стоя, кричал им, махал рукою. Акинф, вглядевшись, признал Касьяна, своего торгового холопа, что сидел в Акинфовой лавке на Костроме. Челнок подтянули багром, и тотчас стремительная сила воды вытянула его повдоль паузка, прижав к набоям. Касьян, подтянутый десятком мускулистых рук, вскочив на дощатый помост, прежде поклонился боярину и, когда Акинф махнул рукой, отстраняя прочих, молвил громко:

– Хоромы готовы! – А тихо добавил уже одному боярину: – Московляне на Костроме!

– Юрий? – выдохнул Акинф.

– Борис, – возразил Касьян.

– Брата послал! Та-а-ак, – протянул Акинф, – ну что ж! У низовых причалов пристанем, пожалуй, особо-то себя не казать!

Касьян меж тем сказывал прочие вести: и про князя Михайлу, что уже отплыл в Орду, и про прежний судовой караван, загодя отправленный Акинфом. Кончив, поглядел в глаза Акинфу. Тот озирал посыльного, любуясь. Отмолвил:

– Добрую весть принес ты мне, Касьян! Подь в чулан, отдохни чуток, охолонь. Вона, руки, видать, стер веслами-то!

Лодьи шли одна за другою, все так же натужно вспарывая воду, и уже запоказывалось, запосветливало на зеленом светлыми точками – россыпями застойного жилья, хором и анбаров – верной приметою большого торгового города.

– Борис, значит, на Костроме! – сказал Акинф вслух и усмехнулся, сощурясь.

Глава 6

До Костромы добрались едва не чудом. Изъеденные комарьем, перемокшие, петляя в болотах, они наконец уже в виду города вышли к Волге и остановились небольшою кучкой усталых людей на замученных конях. И все-таки, выехав на простор и увидя громаду воды перед собою, учуяв чистый ветер, что нежно овеивал лицо, Борис, сутки не слезавший с коня, обрадовался. Он жадно дышал, наслаждаясь шириною окоема и тем, что въедливые слепни и прочая крылатая нечисть тут, на свежем ветру, почти отстала от них. Конь коротко взоржал, и Борис, легко тронув бока гнедого стременами и выпрямляясь в седле, гордясь невольно конем и собою, подъехал красивою мелкою поступью к старшему боярину, окольничему Юрию Редегину, что стоял на взгорке, обозревая берег из-под ладони.

– Как перевозити ся будем? – спросил Борис легко, не думая ни о чем, а лишь радуясь простору и свету. Юрий Василич оборотил к нему заботное лицо, отмолвил:

– И не ведаю, княже! Перевоз занят, а кем – не пойму. А быть тамо тверичам, никому боле!

У Бориса загорелась кровь. В нетерпеливой горячности своих девятнадцати лет он, так же как Юрий Василич, приложив руку к глазам, громко бросил:

– Ударим на перевоз ратью! Кто ни есть, с наворопа собьем!

– Кто знат, сколь там оружного народу? – раздумчиво протянул боярин и, остужая Бориса, добавил: – Погубим дружину, а и лодей не возьмем. Невелик труд, обрезать ужища да спустить лодьи вниз по реке!

– Чего ж делать-то? – растерялся Борис, поняв сразу, что боярин прав и дело, увы, не столь просто. Юрий Василич вздохнул, почесал бороду, подумал и оборотил к ратным:

– Эй, молодцы! Который здешни места ведает?

Скоро нашелся один, ходивший в Кострому, и вспомнил, что выше города, в немногих поприщах отселе, стоит рыбацкое село.

– Ето дело! – ободрясь, воскликнул боярин. – Тронули туда.

Село, и верно, нашлось, и лодьи нашлись, и рыбаки, сперва угрюмо принявшие неведомых ратных, узнав, что московляне не за так, а за серебро прошают перевезти их через Волгу, разом подобрев, с охотою взялись за весла. Возились долго и в Кострому въезжали уже ночью. И все, что творилось потом, в эти два дня, вспоминал Борис впоследствии как одну сплошную и суматошную бессонную ночь…

Кострома глухо шумела, по улицам бродили толпы вооруженных чем попадя горожан. Городские ворота стояли настежь. Поначалу никто даже не обратил внимания на новую оружую ватагу, что шагом подымалась вдоль молчаливо замкнутых ворот и заборов, тем паче что московлян и всего-то была горсть. Где-то вдалеке били набат; там и сям вспыхивали какие-то огни; кто-то шел пьяный со смолистым пылающим факелом, меча и рассыпая по сторонам предательские искры. Заливисто лаяли псы во дворах. И лишь на втором перекрестке хриплый голос окликнул их:

– Эгей! Стой! Мать вашу… Вы чьи?

– Московляне! – отозвался, прокашлявшись, Юрий Василич. Из сумерек вынырнула косматая морда, проблеснуло лезвие рогатины:

– Брешешь, шкура, московлян не бывало у нас!

– Посланы от Юрия-князя! – строго отмолвил боярин.

Борис подъехал к костромичу впритык, с острым любопытством рассматривая нечаянного стража, который мутно глядел на комонных и покачивался, – от него густо несло хмелиной.

– Какая власть у вас? – спросил Юрий Василич.

– А кто их разберет! – отозвался костромич.

– Ворота настежь! – промолвил Борис. Костромич оборотил лицо к нему, долго вглядывался. Сказал, с мгновенной догадкою:

– Княжич, што ль? Часом не Юрий Данилыч будешь?

За спиной мужика молчаливо собирались разномастно оборуженные ратные, и у Юрия Василича, помыслившего было попросту отпихнуть пьяного да и ехать дале, пропала охота ввязываться в ссору. Он уже намерился спешиться и спросил:

– Старшой кто-та у вас?

– Я старшой! – возразил пьяный мужик, и Юрий Василич, крякнув, крепче всел в седло.

– Князь Юрий за себя нас послал! – молвил Борис звонко. – А я брат ему!